Искусство гипсового века: turbulent 2 by Shirin Neshat.
Видео представлено в 360 градусов.
Vladimir Vladimirovich Nabokov
Ex’s and Oh’s covered by Grace VanderWaal
Для лучшего эффекта восприятия вам должно быть 17 лет, вы - мужчина! Советуем надеть VR-очки (VR видео) или огменточки.
Подробное описание читать в романе Виктора Пелевина iPhuck 10:
Стало темно. Экраны замерцали, и Порфирий увидел на одном из них растрепанную девочку с зеленой гитаркой-укулеле, а на другом – анимированную фотографию пожилого человека в очках, вокруг которого летали разноцветные бабочки.
Надтреснутый дореволюционный голос стал читать длинное английское стихотворение, рассказывающее, как понял Порфирий, об утонченной и трагической любви экранного старца к маленькой девочке.
– Dying, dying, Lolita Haze
Of hate and remorse, I’m dying.
And again my hairy fist I raise,
And again I hear you crying
Анимация была так себе – шевелящиеся на фотографии старческие губы не всегда попадали в такт словам, а глаза вообще не двигались, словно их нарисовали на веках. Но записанный голос был хорош, несмотря на сильный треск помех – в нем сохранилась целая эпоха: такими голосами когда-то распускали Учредительное собрание и пели про Черного Пьеро.
– My Dolly, my folly! Her eyes were vair,
And never closed when I kissed her.
Know an old perfume called Soleil Vert?
Are you from Paris, mister?
Голос взмывал, как чайка над штормовым морем, причем сам был и чайкой, и морем, и даже намеком на сделавших хороший гешефт буревестников… Возвысившись на последних двух строках, голос как бы сложил крылья и рухнул в серую пену волн:
– And I shall be dumped where the weed decays,
And the rest is rust and stardust…
Порфирий ожидал продолжения, но морщинистое лицо просто уставилось в темноту перед собой, морщась от задевающих нос бабочек.
А потом по мерцанию за спиной он догадался, что надо глядеть на другой экран. Он обернулся. Девочка с зеленой гитаркой-укулеле, сидящая на деревянном крыльце загородного дома, как раз готовилась петь.
Она что-то неслышно говорила, пока по экрану плыла такая же дрожащая, как в первом клипе, лента с надписью:
Ex’s and Oh’s covered by Grace VanderWaal…
Старлетка вмазала по струнам и запела:
– Well I had me a boy, turned him into a man,
I showed him all the things that he didn’t understand
Whoa, and then I let him go…
Пела девочка о том, что ее «бывшие» никак не могут ее забыть и все время возвращаются к ней, поскольку другого такого бабца не найти – песня была порочная, взрослая и в двенадцатилетнем исполнении очень комичная. Но важно было не что, а как.
Сказать, что она пела волшебно – ничего не сказать. Это было откровение. Она выходила за все позволенные ее голосовыми связками пределы – и, срывая голос, очерчивала сферу возможного и тайные границы мироздания.
Порфирий вдруг осознал сразу несколько важных вещей. Он понял, что юное существо похоже на только начавшую расширяться вселенную – и, так же как молодая вселенная, живет по другим физическим законам, делающим «нереальное» реальным (если не в физическом мире, то хотя бы в умственной перспективе).
Узнать это было весело. А грустным было то, что не только экранный Nabokov, мрачно глядящий на апофеоз своего Ваала, но и сам он, юный Порфирий, в семнадцать лет был уже весьма старой вселенной. Особенно по сравнению с этой сидящей на деревянных ступеньках русалкой.
А она все пела:
– Exes and oh-oh-ohs they haunt me
Like gho-oh-ohsts they want me
to make them who-oh-ole… They won’t let go…
Да, конечно. Вот чего хотел старый Nabokov – стать опять целостным, вернуться к началу. Он думал, это осуществимо через запретную любовь. Но такое было невозможно в принципе, потому что даже сама эта очаровательно поющая девочка уже не была целостной, изначальной – она, как и любая взорвавшаяся вселенная, тоже расширялась и остывала, чтобы превратиться в холодный stardust[14].
А потом по спине Порфирия прошла дрожь.
Он понял, что видит свет угасшей звезды. Реликтовое излучение холодного космоса, уверяющее, что и он, космос, тоже когда-то был молод. Grace VanderWaal – если она еще не распалась на элементы – была теперь древней старухой. Уже много лет она пылилась на той же бесконечной свалке, где отдыхал траченый бабочками Nabokov со своей звездной ржавчиной и сорняками. Между ними не было никакой разницы.
Никакой вообще.
Это действительно была молния искусства, за миг осветившая много такого, чего юный Порфирий раньше никогда не видел и не предчувствовал. Ширин Нишат, несомненно, была гениальной художницей. Вот только он не до конца понимал, почему эту работу запретили – даже для репрессивной и ханжеской иудео-саксонской парадигмы начала века это было слишком.
Комната с двумя экранами исчезла – и Порфирий остался в пустоте, освещенной только флюоресцирующими ступенями.
Помощь в поиске:
shirin neshat art, грейс вандервол, Владимир Набоков, Набоков читает стихи,Nabokov Lolita, смотреть iPhuck 10, экранизация Пелевина
