"Владимир Маяковский. Слушайте, товарищи потомки..." -- аудиокнига о Владимире Маяковском. Жизнь и творчество поэта ставятся в контекст эпохи -- исторический, драматический, философский. #маяковский #освобождение #аудиокнига

Книгу Олега Кустова "Освобождение. Эссе о Серебряном веке русской поэзии" читает автор.
"Глава 3. Владимир Маяковский. Слушайте, товарищи потомки..." открыта для чтения на странице [ Ссылка ]


Гандурин подмял комедий глыбы, цензоры – стихи и поэмы, банда рвачей и выжиг – репутацию, Лиля Брик – личную жизнь, Вероника Полонская, последняя любовь поэта, – надежду что-то в ней изменить, болезнь – голос и хорошее самочувствие, Наркоминдел – свободу передвижения, студенты Плехановки – веру в лучшее будущее.
Тупик.
«Выходов нет».
Бежать хотя бы из добровольного заточения в апартаментах Гендрикового переулка – ада чекистских побасенок и ручного управления под надзором «рыжей бестии». Но куда? От любви не убежишь. Да и потом: дорога – рог ада – ничем не лучше.
«Вот и не очень-то я удивился, когда узнал, что Маяковский выстрелил себе в сердце, – резюмирует А. Б. Мариенгоф. – Это не было для меня громом среди ясного неба. Какое уж там ясное!»
И всё-таки не в этом причина: жить можно и в тупике. Пропагандисту, агитатору, полпреду стиха «глазами в сердце въелась богоматерь», и это противоречие не могло быть разрешено никакой диалектикой.
И, – более не пропагандист и не агитатор, никакой не полпред, – он всего лишь поэт, – распятый оплёванный голгофник, которого не миновала чаша сия.

Хорошее отношение к лошадям

Били копыта.
Пели будто:
– Гриб.
Грабь.
Гроб.
Груб. –
Ветром опита,
льдом обута,
улица скользила.
Лошадь на круп
грохнулась,
и сразу
за зевакой зевака,
штаны пришедшие Кузнецким клёшить,
сгрудились,
смех зазвенел и зазвякал:
– Лошадь упала!
– Упала лошадь! –
Смеялся Кузнецкий.
Лишь один я
голос свой не вмешивал в вой ему.
Подошёл
и вижу
глаза лошадиные…

Улица опрокинулась,
течёт по-своему…
Подошёл и вижу –
за каплищей каплища
по морде катится,
прячется в ше́рсти…

И какая-то общая
звериная тоска
плеща вылилась из меня
и расплылась в шелесте.
«Лошадь, не надо.
Лошадь, слушайте –
чего вы думаете, что вы их плоше?
Деточка,
все мы немножко лошади,
каждый из нас по-своему лошадь».
Может быть
– старая –
и не нуждалась в няньке,
может быть, и мысль ей моя казалась пошла́,
только
лошадь
рванулась,
встала на́ ноги,
ржанула
и пошла.
Хвостом помахивала.
Рыжий ребёнок.
Пришла весёлая,
стала в стойло.
И всё ей казалось –
она жеребёнок,
и стоило жить,
и работать стоило.

1918

свернуть